СОРЕВНУЮЩИЕСЯ МНОЖЕСТВА: ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ УРОКИ МАЙДАНА

1.       Соперничество различного и рост его множественности в публичной сфере сопровождается столкновением интересов и коммуникативными действиями. Майдан в моих беседах на Майдане, в чтении материалов, в просмотрах дискуссий является множественностью и различием:

a.       Множественность гражданских инициатив, выразившихся добровольчеством, непринужденной инициативой, самоуправлением, обсуждением самоуправления и критикой государственного правления.

b.      национальным (кроме украинцев (восточных и западных) активно участвуют еврейская сотня, большие группы белорусов, русских, поляков, крымских татар

c.       религиозным (Украинская греко­католическая церковь, Украинская православная церковь Киевского патриархата, представитель протестантских церквей и мусульманские священники, буддисты), агностики и атеисты.

d.      идеологическим: в основном либеральный, правые и ультраправые, но также отдельные группы анархистов, новых левых …

e.      международном диалоге (представитель Литвы, Польши, Грузии, других стран ЕС и США …), идеологическим.

f.        Гендерное: маленькие группы феминисток (например, в начале Майдана заметна деятельность ФЕМЕН)

g.       Тем не менее, как во многих постсоветских странах, так и на Майдане господствует негативное отношение к сексуальным меньшинствам несмотря на декларируемый европейский выбор.

2.       Соперничество множественности публичностей:

a.       Конкуренция четырех форм публичностей и рост соревнующейся демократии. Публичности: Рады или процедурной, Майдана или площади, местных советов или самоуправления, социальных сетей или виртуального сообщества.

b.      Процедурная публичность Рады, как и всякого другого парламента основывается на господстве нормативной, а во многих случаях просто бюрократической коммуникации. Именно признанный регламент и полноту процедур, основывающихся на принятых конституционных нормах и принципах, принято считать легитимностью, т.е.  признанием. Процедурная иерархическая демократия предполагает порядок рациональности, который в одних случаях вверх всего ставят президента, и становятся узниками его психики, в других – парламент, и зависят от множества прений, в-третьих – разделение властей, и зависит от степени их влияния в определенной ситуации. В любом случае, даже при таком разделении законодательной и исполнительной власти, которая предполагает начало соревнования, тем не менее парламентская публичность и иерархия коммуникаций вплоть до местных администраций предусматривает господство коллективного интеллекта, над эмоциями.

c.       Площадная публичность Майдана. Агора, т.е. площадь, Майдан, является началом прямой демократии, которая основывается не на равном голосовании, не на цифре, а на степени участия, т.е. на воле. Публичная воля в первую очередь показательна, индивидуальна и эмоциональна. Публичность агоры противоречит и рациональной замкнутости хозяйства или социальности, семье, и бюрократическим рациональным процедурам парламента. Эмоциональность площади являет собой больше жизни нежели парламент, но и больше подвержен драмам, трагедиям, смене эмоций любви и ненависти (смена отношения Майдана к Ю. Тимошенко: от боготворимой до презираемой и отвергаемой). Площадная публичность вверх всего возносит храбрость (витртус) и искреннюю преданность. Правда, площадной публичности всегда вызовом служить спектаклизация, симуляция. На Майдане это выразилось конкуренцией трех сцен:

-  Большой Главной Сцены, которая приказывала и руководила, была последовательно героической и манипуляторной в одном. Можно хвалить эмоциональную сосредоточенность и само-мобилизацию: через Главную Сцену Майдана, и через постоянное пение гимна, непрестанные молитвы, единое скандирование «Слава Украине! Слава героям! “, присутствии основных лидеров Майдана на вечах. Гимн страны воплотился в сущность баррикад, а это редко случается во времена революций. Обычно восставшая группа приносит с собой свою особенную песню сражения или запрещенный старый гимн, как это случилось в Балтийских странах в период 1988-1990.

- Малой сцены – свободного университета (Відкритий університет Майдану), который был противоречив и колок, философичен и от части оппозиционен Большой Главной сцене; малые спонтанные сцены для рассуждений и дискуссий, которые могли возникнуть в любом месте Майдана, которое только свободна от эмоционально-звукового давления Большей Сцены. Самообучение групп и дискуссии на малой сцене иногда являются контрастом Главной Сцене публичности. Смелость быть противоречивым и управление спектаклизацией и публичностью во имя протеста – это важное достижение опыта Оранжевой революции 2004 и развитие 2013-2014. Самообучение в свободном университете стремится сделать людей независимыми от советских архетипов, от номенклатурности, способствует становлению местного и муниципального самоуправления, осознанию важности многопартийности и поли-идеологичности, деколонизации, смелости быть инаковым. Наконец здесь мы можем услышать и левые идеи, критику местных элит, клановости, олигархичности власти, а также видения ситуации анархистов, послушать многочисленных экспертов: политологов, социологов, антропологов …  воспитывать в себе интердисциплинность … но это всё – маргиналия. Десятки диспутантов малой сцены не идут в сравнение с десяткам тысяч поклонников Главной Сцены и ее спектакля звезд.

- Спонтанные малые сцены реализовали полноту разнообразия и временности, а также разрушали попытки создать из групп – массу и толпу, помогали избежать иррациональных слабостей толпы, с ее склонность подчиниться приказам лидера, и слепой эмоции движения.

d.      Публичность независимых местных советов различных уровней или публичность местного самоуправления. Его не было видно ни в Раде, ни на Большой Сцене Майдана, но уже был слышен их голос на малой сцене свободного университета. Оно выражается в требовании свободы гражданам местностей. И площадь – Майдан, и Рада – парламент отнеслись к данному требованию или как временному (самозащита от титушек или решение временных хозяйственных проблем) или как сепаратизму (жесткая критика, по началу, сепаратизма в Восточной, Южной Украине и Крыму). Единственное исключение было симпатии Рады и Майдана к Меджлису Крымских Татар, которые открыто поддержали принцип территориальной целостности Украины. Пропагандисты же Кремля обвиняли Украинскую оппозицию в махновщине (не только в бандеровщине и в симпатиях к петлюровцам). Кооперация самоуправляющихся советов представителей – это старая идея анархистов-синдикалистов, которая как опыт и идея всегда жили в истории Украины, начиная от опыта казацких договоренностей. Советы представителей конкурируют и с демократией площади и демократией процедурного парламента.

e.      Публичность социальных сетей. Это совершенно новый опыт виртуальной демократии, информационного самоуправления и критики, который оказался самым большим союзником Майдана и сферой согласования разниц между местными советами представителей и Радой. Социальные сети оживляют информационный поток живыми комментариями и коррекциями всего публичного поля.  Более того, социальные сети являются самым колким критиком спектаклизации и симуляции, происходивших на Большой Сцене Майдана или, наоборот, пылким союзником героизма Большой Сцены Майдана.

3.       Односторонность соперничества: левый изъян. В большинстве сфер публичности на Майдане … и в новом большинстве Рады господствуют правые силы, в то время как в Европе привыкли видеть такое же самопожертвование, коммунитарность и самоуправление левых. Более того, обращает на себя внимание разница между самопожертвованием левых в Афинах, Греции, боровшихся против Евросоюза, и симметричная инаковость Киева, стремящегося в Евросоюз. Антифа, новые левые и анархисты, протестующие в Греции, в Испании, Италии за свободы, прозрачность, соблюдение прав граждан, защищая профсоюзы, на Майдане являются или маргиналиями, или участвуют индивидуально. Часто левые идеи просто отдаются прокремлевским коммунистам и их комсомолу, или вообще полу-преступному движению «титушки». В промайдановских социальных сетях и печати также мало текстов левых движений, редки выступления о социальной безопасности и социальном само-обеспечении, самоуправлении (права матери и ребенка, пенсионные дебаты …); мало говорится и о пагубности олигархической-клановой системы, о недостаточности простой смены элит, о необходимости развития свободных профсоюзов и независимых организаций общественного контроля, почти не встретим дискуссий о политической дипломатии лидеров партий, о хартиях прав человека, о политике просвещения и культуры, о механизмах контроля коррупции, о межэтническом взаимопонимании …  На Майдане действует и сотрудничают многие правые идеологические группы (правая Свобода, ультраправая Правый Сектор, популистское Правое дело, либеральные Батькивщина и УДАР), а в Раде еще слышен и голос разрушающейся олигархической Партии Регионов и маргинальной Компартии, но не новых левых. Историческая память, дисциплинированность и самоотверженность правых не могут не вызывать уважения. Тем не менее ценность коммунитаризма и диалогичности, которые осуществились на Майдане de facto, не стали принципом к чему может стремится страна, не имеет целью стать de jure, т. е. опытом автономизма (типично анархический), разнообразия, многоликости и сечи (пост-казаческий феномен). Не в этом ли состоит напряженность и микро-конфликты между лидерами различных майдановских общин и лидерами трех системных оппозиционных/правящих партий, макро-конфликтов регионов и Рады? Левые, во многом (в публичной сфере) игнорируя Майдан, отдали лидерство и инициативу старым коммунистам и молодым титушкам, нечто средним между сталинскими физкультурниками, наемными провокаторами-спортсменами и идейными комсомольцами, которые вооружённые мыслью марксизма-ленинизма называют себя антифа и открыто защищают Кремль, В. Путина, служат московской пропаганде. Сужением левой публичности Майдан ограничил круг своих сторонников, особенно когда говорим обо всей стране. Риторика баррикад, войны, резистенции, дисциплины …  важна во время жестких столкновений, но перестает быть эффективной, когда говорим о расширении гражданского общества. Анархизм, столь популярный в Украине как историческая память, как опыт Н. Махно, присутствует больше как фольклор, а современные анархические движения стали не у дел. Общинное сотрудничество и договоренности, взаимодоверие, важные для внутреннего Майдана и для идеологии анархизма-синдикализма, не послужили поводом для явного, публичного участия анархистов на Майдане. Анархисты (как и другие левые) раскололись на тех, кто вышел на баррикады, а значить стали осмыслять народность, национальность анархии, судьбу левых и значение своего личного выбора и тех, кто остались дома с западными философскими книжками.

Левое на Майдане, в Киеве ассоциируется с Москвой. Хотя Путин и провозгласил что его идеологией является консерватизм, но такой, который включает и советскую память, и сталинизм, как нечто позитивное. Левое также ассоциируется с пророссийскими настроениями в Восточных областях Украины, с московской идеей о федерализации Украины и даже с возможным разделением государства. Москва в свою очередь воспринимается мифологически: как зло в себе-и-для-себя, как исток всех несчастий. На мифологическом уровне левость ассоциируется с уничтожением национальности и истории, с культурной колонизацией, с голодомором устроенном коммунистами и с миллионами погибших людей, с ссылками в ГУЛАГ, с постоянным современным экономическим и военным шантажом. Отсюда и ложный стереотип, что левость - это Москва, коммунизм, номенклатура, Ленин, ссылки, коррупция … Однако дискурсивное игнорирование проблем Восточной Украины останавливает инициативы майданов и формирование новой власти по всей территории государства, а искажение левых идей не позволяет наращивать своих сторонников среди рабочих Восточной Украины. Таким образом, целый класс тружеников оставляется интересам Партии Регионов, коммунистам, российским предпринимателям и пропагандистам. Левая множественность и левое различие обществу столь же необходимо что и правая множественность, и различие.

Внешняя политика Майдана и новой Рады тоже является в основном право ориентированной. Многочисленные высокопоставленные и гламурные, но необходимые гости с ЕС, представители США – тоже в основном являются правыми и отнюдь не популярными левыми философами, не критиками общественной мысли, не лидерами Occupy движения. Симптом: Сл. Жижек, философ и звезда левой публичности, долго молчал о Майдане, хотя беспрерывно говорил о Pussy Riot в России и о Сириза движении в Греции. Международная правая солидарность с Майданом ограничивает политическую риторику проблемой суверенитета и мифом Западного пути. Политики правого крыла партий в ЕС, как отцы и матери, защищают, грозят, предупреждают, дарят … но всего этого патриархализма ни для развития гражданского самосознания, ни для дипломатии (переговоров с социал-демократами) недостаточно. Ущербность правого дискурса заглушает голоса украинских диссидентов, левых политических мыслителей и экспертов, социологическую и антропологическую критику.

4.       Развитие принципа системной и несистемной оппозиции. Данный принцип был развит во времена протестов на Болотной площади в Москве и от части повторяется в Киеве. Каждая системная партия, например, Свобода, сама является многогранной в зависимости от отношения к С. Бандере, к УНА-УНСО, к ее молодёжи «Білий Молот» и к современной истории; а несистемная оппозиция – это голос других публичностей, самостоятельных и волевых. То, что Майдан не разошёлся после победы в Киеве оставляет надежду на осознание важности соревнования между системной и несистемной оппозициями. Развитие принципа системной и несистемной оппозиции позволяет внедрять в жизнь действенность многих публичностей, соревнование между парламентом, площадью, местными советами и социальными сетями.